Типы семьи в европейской культуре

Семейные отношения в католицизме и протестантизме

Сегодня западное христианство неоднородно и включает католицизм, а также многочисленные ветви протестантизма.

Католицизм проповедует догмат триединства, но поскольку логически это основное положение христианства не доказуемо, схоласты-рационалисты и мистики в разное время пытались его осмыслить.

Мистическая традиция движима стремлением разорвать три ипостаси божества по линии поляризации качеств «общественное-человеческое». Причем Бог Отец лишается антропоморфных черт, а в Боге Сыне акцентируются человеческие черты либо он рассматривается как земной человек. И в этом отношении многие ветви протестантизма ближе к православию, нежели к католицизму, поскольку православие хотя и признает богочеловеческую сущность Иисуса Христа, но отвергает принцип «филиокве».

Католицизм рассматривает Христа и Бога Отца как более близкие по сути ипостаси единого бога. Зачастую в католическом культе образ Христа заменяет образ Бога Отца, который отходит на задний план.

Если для восточного, в том числе православного российского христианства характерно придание Христу черт Отца и вообще доминирование образа Бога Отца в Святой Троице, то католицизм, напротив, придает большое значение чертам Иисуса Христа. Доминанта Отца признается, но в реальном культе он уступает место Сыну.

Особое значение в католицизме имеет культ Девы Марии. Православие подчеркивает земное начало в Богородице (вплоть до слияния ее культа с языческим культом богини плодородия). Культ Мадонны в католицизме настолько значим, что католическая церковь изменила ортодоксальную догматику. Напомню, что в XIX в. был провозглашен догмат о непорочном зачатии Марии ее матерью Св. Анной («де имма-нулата консенционе»), в 1950 г. — о телесном вознесении Богородицы после смерти на небо. Наконец, папа Павел VI в 1964 г. провозгласил Богородицу Матерью Церкви. Тем самым с течением времени Бог Отец, Бог Ветхого Завета, в католицизме терял свою значимость и главенствующее положение, а все большее значение приобретали фигуры Иисуса Христа и Девы Марии.

При том, что православие возвышает Бога Отца, большее значение в православной морали придается не отношению власти-подчинения, а аффилиации, психологической близости, любви, чем как бы компенсируется мощный вектор власти: Отец-Сын-Богородица. Обратимся к мысли великого российского философа И. А. Ильина:

«Православие взывает к свободному человеческому сердцу. Католицизм взывает к покорной воле. Православие ищет побудить в человеке живую, творческую любовь и христианскую совесть. Католицизм требует от человека повиновения и соблюдения предписания (законничество)... Православие идет в глубь души, ищет искренней веры и искренней доброты. Католицизм дисциплинирует внешнего человека, ищет наружного благочестия и удовлетворяется формальной видимостью благодеяния». И далее: «Первичное основное побуждение для православного есть движение сердца, созерцающей любви...

Напротив, у католика "вера" пробуждается от волевого решения: довериться такому-то(католически-церковному авторитету), подчиниться и покориться ему и заставить себя принять все, что этот авторитет решит и предрешит, включая вопросы добра и зла, греха и его допустимости»,

Трудно сказать, что лучше: возлюбить абсолютную власть Отца (или власть государства, даже преступную) или волевым рациональным решением покориться власти!

Иерархия господства-подчинения в модели божественной семьи раннего католицизма совпадет с общехристианской моделью: главенствует отец, на втором месте сын, затем мать. Дева Мария психологически (эмоционально) несколько ближе к Отцу, чем к Сыну, что проявляется в большей акцентуализации связи «мать-отец», чем «мать-сын» (в отличие от православия). Эта особенность ярко проявилась в живописи и литературе. Для православия главным было изобразить любовь матери к сыну, Богородицы к Иисусу Христу, любовь, которая является духовной и вместе с тем земной. Образы Богоматери на иконах одухотворены и излучают кротость.

В католицизме акцентирована другая ипостась Мадонны: Дева Мария, непорочная жена Бога Отца. Сексуальные отношения Отца и Марии очень выделены и напряжены, что и проявилось в лирике трубадуров, рыцарском романе и т. д.

«Католический мистик конца XIX в. Леон Блуа писал: "Для женщины, существа пока еще временно низкого, есть только два существенных образа — святость и сладострастие", определив этим отношение церкви (католической. — В. Д.) к женщине и ее образу в искусстве.»

В позднем католицизме модель семьи преобразуется в сторону паритетности отношений «ребенок, мать, отец» и даже в направлении уменьшения доминантной роли отца при сохранении его ответственности за семью. Модель идеальной католической семьи становится очень похожей на систему отношений внутри «Святого семейства» (Иосиф Обручник, Мария, Иисус). Не случайно некоторые современные католические теологи считают Иосифа Обручника идеальным образцом («иконой») Отца.

Обратимся еще раз к размышлениям о. Анджея Белата, который отмечает, что и в христианской, и в католической, и в православной церкви веруюшие обращаются к клирику, говоря: «Отче!» И это не случайно. Главное для священника — быть отцом для верующих, духовным отцом людей.

Он считает, что пастыри исходят из понятия «естественного отца», отца семейства. При социализме у мужчин отсутствовал естественный опыт отцовства. Социализм — это крушение семьи: масса матерей-одиночек, в армии власть кулака, нереализованность супругов в сексе и в общении. Массовая пропаганда высмеивала женщин, которые направлены на воспитание детей, на семью. Женщины устремились в профессиональную карьеру. Результатом явилось разрушение эмоциональных связей между ребенком, матерью и отцом.

Каким же должен быть, по мнению о. Анджея, идеальный отец? Его функции состоят в том, чтобы охранять и передавать историческую память (все мы носим фамилии отцов) и быть первым образцом, примером правителя, то есть формировать доверие или недоверие к власти. Но эту функцию выполняет идеал отца — Бог Отец. Однако о. Анджей считает, что не отец духовный (Бог), а отец-воспитатель является «иконой» (идеальным образцом) отца. Ибо главная роль современного отца, с его точки зрения, — дать возможность ребенку быть самим собой, то есть развить и проявить свой личностный потенциал. Чего, разумеется, не может сделать доминантный отец.

Протестантизм (в разных вариантах), на мой взгляд, меньше внимания уделяет проблемам семьи, чем православие и католицизм. Главная причина — эгоцентричность протестантских вероучений, смещение акцентов на индивидуальную проблему отношений Бога и человека. Радикальный шаг, который совершил протестантизм, заключается в ликвидации разрыва мира божественного и мира земного: земной мир столь же божественен, как и мир небесный.

Преодоление этого разрыва может идти по двум линиям:
1) «снижение» небесного мира до мира земного (десакрализация);
2) «возвышение» земного мира до мира небесного, освящение земного существования.

Кардинальная разница между двумя основными направлениями раннего протестантизма (лютеранством и кальвинизмом) заключается в том, что Лютер шел в большей мере по первому пути, а Кальвин по второму.

Католицизм культивировал веру через действие и посредничество — «экстравертную веру» человека с внешним локусом контроля. Протестантизм породил новое отношение к вере как вере через переживание, через внутренний психический акт («интровертная вера»). Этика поведения заменена этикой переживаний и мотивов. Протестант сам дисциплинирует себя и обладает внутренним локусом контроля. Значит, меньшее значение имеет ответственность за других, а большее — ответственность за себя перед Богом.

Если ортодоксальное христианство — религия семьи, то протестантизм — религия личности.

Напомним, что католическая церковь отделяет сакральную деятельность клира от мирской жизни прихожан. Угодна Богу и обеспечивает спасение лишь первая, а вторая не имеет никакого значения для загробной судьбы. Райское блаженство человек может получить лишь за заслуги перед церковью. Следовательно, дело прихожан — подчиняться церковной регламентации и совершать святые дела, а дело церкви — отпускать грехи и молиться за паству.

Лютер отверг посредничество церкви между Богом и людьми: судьба человека не зависит от церкви и собственных домогательств, а находится в божьей воле. Человек греховен, но если он осознает себя греховным, вериг в Бога и в искупительную жертву Иисуса Христа, то может обрести райское блаженство. Священной является вся мирская повседневная жизнь, а церковная регламентация ее уменьшена. На первое место Лютер ставит не проблему дисциплины, власти и пр., а проблему любви и служения ближнему:

«Служить Богу есть не что иное, как служить ближнему, будь то ребенок, жена, слуга, любому, кто телесно или духовно в тебе нуждается; и это есть богослужение»1.

Тем самым: православие и католицизм акцентируют отношение власти (господства — подчинения), причем православие в большей мере, а протестангизм в лютеранском варианте придают большее значение любви и ответственности (помощи, служения людям). Поскольку все протестанты равно слуги бога (уже спасены!), они независимы от земной власти, равны друг перед другом, лично свободны. Отсюда вытекает концепция равенства шансов: возможность спастись есть у каждого.

В отличие от Лютера, Кальвин «поднял» грешный мир до уровня церкви и ввел жесточайшую регламентацию, контроль над действиями, мыслями и чувствами прихожан:

«Кальвинизм создал новый тип людей, сыгравших огромную роль и в экономическом перевороте, и в политических бурях начала капиталистической эры.

Эти люди, отличающиеся от окружающих темной простой одеждой, коротко остриженными волосами, суровой и постной внешностью, неразговорчивостью, враждебные всем удовольствиям и всем искусствам, вечно с молитвой, псалмом и текстом писания на устах, повсюду несли фанатичную уверенность в правоте своего дела и колоссально концентрированную энергию, подстегиваемую сознанием греховности каждого часа, проведенного без пользы и трудов во славу божью»1.

В кальвинизме на первый план вышли отношения власти и ответственности. Какая и к кому может быть любовь в одиночной тюремной камере, келье, кроме как к Богу? Да и тот требовал от кальвиниста не любви, а исполнения внутреннего долга! Лютеране, а вслед за ними баптисты в большей степени акцентируются на Христе, чем на Боге Отце.

У кальвинистов Христос приобретает, как и у православных, черты ветхозаветного Бога Отца: могучего и непреклонного, с некоторым налетом самодурства и жестокости. Перенос Кальвином внимания с Евангелия на Ветхий Завет проявился в сближении морали кальвинистов с иудаизмом (меркантилизм, индивидуализм, культ успеха и пр.). Христос стал единственным посредником между Богом Отцом и людьми. Для большинства протестантов Христос является прежде всего человеком, не столько чудотворцем, сколько учителем и пастырем человеческих душ, образцом нравственного поведения. Почти все протестантские вероучения игнорируют какую бы то ни было роль Девы Марии. Отношение к женщине (жене, супруге, дочери) осталось за пределами сферы отношений, освященных религией. Семья протестантов — это отношения мужчины к мужчине: отца к сыну, хозяина к наследнику (а не к рабу или слуге), т. е. к потенциально равному. Женщина может быть лишь подражателем, может лишь бороться за мужское место в жизни: равные юридические права с мужчиной, равенство в бизнесе, в профессиональной деятельности и т. д. Протестантизм породил явление эмансипации. Женщины, оставшись за пределами мужского мира и (другая сторона медали) выйдя из-под мужского контроля, начали атаку на этот мир извне, чтобы занять в нем как минимум равное положение, а еще лучше победить.

Языческая и атеистическая культуры характеризуются борьбой полов и поколений, для протестантской культуры характерна не борьба полов, а борьба женщин за право быть мужчинами! Феминизм растет на этой почве.

Э. Эриксон заметил, что система пуританского воспитания формирует из детей неудовлетворенных и внутренне нестабильных людей. Однако эти люди способны длительно переносить одиночество, физические и моральные тяготы и лишения. В пуританских семьях вырастают индивидуалисты, готовые к борьбе, конкуренции и рассчитывающие только на свои силы. Они мотивированы надеждой на успех, верят в себя и не боятся неудач. Не являясь игроками и не рассчитывая на счастливый случай или добрую фею, они своими руками, умом и волей строят судьбу.

Пороком пуританской модели семейных отношений является отсутствие женского образа матери. Маскулинное поведение становится нормой и для женщин. Из-за большей продолжительности жизни женщин они чаще наследуют капитал отцов и мужей и начинают распоряжаться семейным делом, а не только домашним хозяйством.

Э. Эриксон описывает тип властной матери, которая заимствовала идеал «я» от отца или деда. Такая мать стремится к доминированию, абсолютному господству над детьми. Следствия такого воспитания плачевны: мать теряет авторитет у детей (авторитета у отца в таких семьях нет изначально). Дети гнизофреногенных матерей уходят из семьи, бродяжничают, спиваются, пополняют ряды наркоманов, воров и проституток. Таковы побочные следствия системы отношений в протестантских семьях.

Сведение на нет роли матери в кальвинистских семьях привело к ожесточению нравов. Считалось, что дети не должны проявлять собственную волю и даже знать о ее наличии у себя. Телесные наказания распространялись повсеместно. В XVI-XVIII вв. битье детей стало еще более жестоким. В Англии наказывали розгами даже студентов университетов. Позже, несмотря на смягчение нравов, жестко подавлялись и регламентировались сексуальные и телесные отправления детей. Введение норм протестантизма в мир семьи привело к тому, что возникло разграничение семьи кормильца и семьи генетических родителей. Жизнь в деталях воспроизводила библейское разделение божественной семьи и «Святого семейства», отца генетического и отца-воспитателя. В Англии XVI—XVII вв. разные социальные институты отвечали за вскармливание младенцев и воспитание подростков. До 12-13 месяцев детей вскармливала кормилица (отчуждение детей от матери: куда делась Мадонна, кормящая грудью младенца?), старших детей с 10-12 лег отправляли жить и учиться в соседские семьи, откуда дети обычно к родителям не возвращались. В итоге повысилось значение других детей, дворовых компаний, соучеников в социализации ребенка.

Аналогичные нравы процветали в семьях французской аристократии XVIII в., получившей и переварившей изрядную порцию вольте-рианства.

Однако есть и другая причина падения семейной морали в кругах европейской элиты. Ожесточенная борьба католиков и протестантов вызвала разочарование в нравственных основаниях христианства в целом. Возник вакуум веры. Но свято место пусто не бывает, и на смену христианской морали пришла мораль языческая. Возродился пантеон греко-римских божеств, культура Европы XVII-XVIII вв. заполнена образцами античной мифологии. А в жизни возникали конфликт полов, социальная самостоятельность женщины и безответственность мужчин за жену и детей. Аристократическая семья того времени — аномальная языческая семья. Следствием было насильственное отчуждение детей от семьи и конфликт поколений.

С горечью вспоминал о своем детстве князь Ш. М. Талейран-Перигор. Он родился в знатной аристократической семье. Мать сразу после рождения отправила его к кормилице и забыла о нем. Он никому не был нужен, никто его не любил и не ухаживал за ним. Кормилица как-то ушла из дому, посадила ребенка на высокий комод и забыла про него. Талейран упал, повредил себе ногу и на всю жизнь остался хромым. В четыре года его забрали у кормилицы и отправили к дальней родственнице княгине Шале. К ней мальчик привязался, как к матери. Но по достижении шести лет его забрали у любящей старухи и поместили в закрытый колледж в Париже. Раз в неделю он посещал родителей, но им он был не нужен. Следствия воспитания проявились в характере и поступках выдающегося взяточника, дипломата и изменника'.

Не обошла эта болезнь и Россию. Языческие нравы царили в кругах российской аристократии, воспитанной в антиправославных традициях века Екатерины II. Достаточно вспомнить детство Александра Сергеевича Пушкина. Арина Родионовна, няня, — единственный светлый образ, который он вынес из детства. Близость к няне заменила ему материнскую любовь. Эмоциональное отвержение и гипопротекция — основные стили детско-родительских отношений в семьях элиты той эпохи.

Следовательно, изменение отношения дворян к семье и детям в России начала и середины XVIII в. напрямую связано с западноевропейским влиянием, что и отмечается многими исследователями. Например, красочно пишет об этом Ю. М. Лотман: «Семья в начале XVIII в. очень быстро подверглась такой же поверхностной европеизации, как и среда. Женщина стала считать нужным, модным иметь любовника, без которого она как бы "отставала" от времени. Кокетство, балы, танцы, пение — вот женские занятия. Семья, хозяйство, воспитание детей отходили на задний план. Очень быстро в верхах общества устанавливается обычай не кормить детей грудью. Это делают кормилицы. В результате ребенок вырастал почти без матери (конечно, это не в провинции и не у какой-нибудь бедной помещицы, у которой двенадцать человек детей и тридцать душ крепостных, а у дворянской, чаще всего петербургской знати)»1.

Ю. М. Лотман несколько лукавит. Не в числе детей, не в бедности или богатстве дело — в «провинцию» не проникли нравы Европы, раздираемой религиозными распрями, «эмоциональным» вольтери-анством вкупе с атеизмом, и православная семейная мораль еще держалась в душах людей.

Надо сказать (это точно отметил Л. Н. Гумилев), что и Петр I, и Екатерина II ориентировались в контактах преимущественно на протестантские страны. Вообще победа Петра I над Софьей и Василием Голицыным интерпретируется как победа сторонников протестантской ориентации реформ в российской верхушке над прокатолической партией. Протестанты из Германии, Чехии, Англии составили основную массу эмигрантов в Россию.

Ю. М. Логман связывает переход в конце XVIII в. к естественности в поведении с влиянием руссоизма, культом природы: стремление к естественности прежде всего оказало влияние на семью. Во всей Европе кормить детей грудью стало признаком нравственности, чертой хорошей матери. С этого же времени начали ценить ребенка, ценить детство. Но почему в Европе и в России вдруг победили идеи именно Руссо (одного из легиона писавших и мысливших), чем обусловлен откат к семейным ценностям? Не крахом ли вольтерианской морали и ликвидации издержек морали квазиязыческой?

Похоже, что в европейском обществе сработали психобиологические механизмы саморегуляции: нельзя выключать женщину из семьи, нельзя бросать детей на произвол судьбы, за такие «изыски» культуры расплачиваются и родители, и дети, и внуки. Происходит возврат к основам христианской культуры, что и фиксируют историки. С включением женщины в семью, в домашний быт вносится любовь к ребенку, гуманность и стабильность. И правильно отмечает тот же Ю. М. Лотман, что именно девушки этого поколения проявили невиданную нравственную стойкость (жены декабристов лишь наиболее известный пример).

Влияние же протестантской морали при Петре I проявилось в законодательном закреплении права женщины на развод, что явилось, несомненно, важным шагом гуманизации отношений в семье и шагом на пути установления равноправия женщин: перед протестантским Богом все равны, каждый — и дитя, и женщина, и мужчина — имеет шанс на спасение!

Не случайно я описываю семейные отношения в русской дворянской среде XVIII—XIX вв. в главе, посвященной западноевропейской христианской модели семьи: русская дворянская культура (точнее культура придворных верхов) по сути своей западноевропейская. Недаром сподвижник Петра I, главный реформатор русской церкви Феофан Прокопович, был близок к протестантизму и прямо обвинялся в протестантизме русскими священнослужителями.

← Назад   |   Содержание   |   Вперед →