Типы семьи в европейской культуре

Семья в советской России: гибель и воскрешение

Отношение советского государства и КПСС к семье как социальному институту и психологическую структуру советской семьи нельзя понять, не проанализировав взгляды основателей и проводников коммунистической идеологии.

Классики марксизма считали, что семья, основанная на частной собственности, праве наследования и домашнем воспитании детей, должна быть упразднена победившим пролетариатом. Главная задача большевиков состояла в том, чтобы лишить отца возможности отвечать за семью и обеспечивать ее существование и отнять у родителей (в первую очередь у отца) возможность воспитывать своих детей. Семья рассматривалась как главный оплот коммунизма. Эти идеи громко прозвучали в «Коммунистическом манифесте».

Продолжателем дела К. Маркса и Ф. Энгельса стал К. Каутский: он считал, что с ликвидацией товарного производства отомрет и семья, поскольку будет отсутствовать экономическое основание для родительских чувств. Для Л. Троцкого семья выступала препятствием в деле революции: в политике и экономике рабочий класс действует как целое, а в быту он раздроблен на клеточки семей.

Другие идеологи революции в области человеческих отношений более примирительно относились к семье, по сути подменяя семейные отношения отношениями брачными и любовными. Особенно усердствовали А. М. Коллонтай (с женских позиций) и А. В. Луначарский (как мужчина). Для Коллонтай все отношения в семье сводились к отношениям «мужчина-женщина» (даже не «муж и жена», тем более не «мать-отец»). Мужчина и женщина должны быть связаны любовью и товариществом, сознанием коллективной ответственности и верой в коллектив как носитель пролетарской морали. Что касается бытовой и воспитательной функций семьи, то они должны быть делегированы обществу. Луначарский полагал, что дети при коммунизме должны воспитываться и обеспечиваться обществом, однако считал, что в течение переходного периода семья должна сохраниться.

И хотя в период раннего сталинизма А. В. Луначарский, А. М. Коллонтай и прочие были заклеймены как распространители вредных теорий об отмирании семьи, практика свидетельствовала о другом. Была провозглашена идея о смене буржуазной семьи на советскую, прогрессивную и социалистическую. Семья как независимый агент воспитания детей не могла вписаться в тоталитарную систему. За социализацию детей в нормальной семье отвечает отец. Поэтому вся политика советской власти была направлена на то, чтобы свести роль отца в российской семье к нулю, а всю ответственность за воспитание детей переложить на общество. Но общество никак не справлялось, да и не могло справиться с этой задачей. Посему весь груз ответственности за семью и детей лег на плечи матери.

Дадим определение: типичную советскую семью можно рассматривать как вариант модели аномальной языческой семьи с рудиментами православной модели. В такой семье мужчина и женщина борются за доминирование. Победа достается более сильному — не столько физически, сколько психически. Существуют противостояние поколений, подавление детей и борьба детей с властью родителей. Аномальность этой семьи в том, что мужчина не несет ответственности за семью в целом (определение аномальной семьи по Мид). Равенство мужчины и женщины рассматривается как достижение социализма. Первоначальным идеалом женщины при социализме была рекордсменка, рабфаковка, ударница, боец Красной армии. И. В. Сталин вспомнил о женщине-матери в связи со страшной убылью населения после Великой Отечественной войны: были введены звание «Мать-героиня», ордена и медали за воспитание родных и приемных детей. Фактически эти награды давались не за воспитание, а за рождение детей, за вклад в прирост населения. О каком воспитании, или же проще — создании минимальных условий для здоровья ребенка в бедных многодетных семьях могла идти речь?

Пролетаризация, точнее люмпенизация народа, привела к тому, что сместились отношения в семье: ответственность за семью в целом при социализме несет женщина.

Еще в начале века этнографы отмечали, что авторитет женщины в семье рабочего выше, чем в крестьянской семье.

Что касается определения лидерства в семье, то существует три варианта:
1) наличие явного фактического главы семьи;
2) наличие формального главы при фактическом равноправии родителей;
3) семьи с неопределенным понятием главы.

Семьи второго типа чаще встречаются в городах, семьи первого типа в сельской местности. Сегодня в России преобладает малая семья: родители-дети. Из-за жилищных проблем, трудностей в воспитании детей, а также по ряду иных (чаще психологических) причин женатые дети остаются с родителями. Причем с родителями остается замужняя дочь. Причину этого видят в более безболезненном разрешении разногласий между двумя хозяйками — матерью и дочерью, чем между свекровью и снохой. Психологическая близость к сыну мотивирует ревность у свекрови по отношению к снохе, дочь же с самого начала воспитывается как «вторая мама». Пожилые родители также чаще проживают с замужней дочерью, чем с женатым сыном.

Единственный вариант приобретения устойчивости советской семьей — установление связи доминирования и ответственности: если ответственна за дела семьи мать, ей должна принадлежать власть.

Многочисленные исследования подтверждают мысль, что удовлетворенность браком сегодня определяется в основном наличием лидера в семье, что должно дополняться (но не заменяться!) партнерскими отношениями в решении проблем семьи, совместным проведением досуга. При этом для женщин важнее досуг во внесемейной сфере, а для мужчины — в семье, включая занятия с детьми. И вместе с тем воспитание детей является самостоятельной ценностью, не зависящей от стабильности семьи, под которой подразумевается риск развода1.

Поскольку при социализме проблемы семьи — это в первую очередь проблемы, решаемые матерью, а не отцом, постольку большинство исследований в советской психологии, посвященных семье, отражают особенности отношений матери и ребенка. Причины трудностей социализации ребенка видят в искажении структуры семьи (неполная семья), в аномальных стилях воспитания, которые применяет мать. Между тем, на мой взгляд, основное решение проблемы — возвращение отцу его роли, характеризующей нормальную семью.

Большинство вдумчивых психологов и психотерапевтов осознают эту ситуацию. Например, А. И. Захаров считает, что главной причиной детских неврозов является извращенная ролевая структура семьи: мать в такой семье излишне «мужественна», недостаточно отзывчива и эмпатична, но требовательна и категорична. Если отец мягок, раним и не способен управлять ситуацией, ребенок становится для матери козлом отпущения.

Если в так называемой патриархальной (нормативной христианской) семье отец одновременно является кормильцем, носителем власти, а также наставником и примером для подражания, то в развитых обществах (к которым в равной степени исследователи относят и США и СССР —?!) наблюдается разрушение структуры семьи: частое отсутствие детей в семье, бедность отцовских контактов с детьми, неумелость отцов, неспособность к уходу за младенцами и незаинтересованность в воспитании детей.

Еще раз вспомним о том, что православные богословы подчеркивали значение трех основных отношений в семье: отношения власти, отношения ответственности (в том числе за воспитание детей) и отношения любви. Ей в православии придавалось особое значение как компенсатору напряженного отношения «доминирования-подчинения». Муж признается в православии единственным главой семьи:

«Господство муха над женой естественно. Муж старше жены по сотворению. Он является как нечто основное, а жена как нечто последующее. Он творится самостоятельно, а жена, как младенец от матери, уже родится от него, получает свою жизнь из ребра его. В этом смысле она называется в слове Божием "останком духа мужа"» (Быт. 5, 24).

Притом не муж создан для нее, а она сотворена из потребности его, чтобы быть ему в сообществе с подобным.

В душевных силах и способностях муж тверд, самостоятелен. Жена же обладает более памятью и воображением, но и глубоким взглядом на предметы, особенным чутьем к частностям в деталях (отсюда понимание его тонких приличий); в ее суждениях более чувства, чем мысли, в действиях более подражательного, чем самостоятельного.

В отношении долга и семейства муж «голова и руки», а жена только «грудь и сердце». Словом, жена по всему своему виду уступает мужу.

Жена совершенно равна мужу по общечеловеческим правам, или по природе, подобно тому как Отец и Сын в Божеской природе лица равносильные, равночастные. Равна жена мужу более по духовным и христианским правам.

Но за всем тем равенство ее с мужем во Главе Христа не уничтожает ее подчинения мужу, как и подчинение не уменьшает равенства в Господе (первоисток марксистско-ленинской диалектики в христианском богословии, не правда ли? — В. Д.).

«Но лишь только жена будет искать и действительно достигнет первенства над мужем, тотчас внесет беспорядок и в собственную жизнь и во весь дом. Но скажут: "Муж может быть слаб характером или поведением своим, не лучше ли ему быть под управлением своей жены? По своему необразованию, а то и по недостатку способностей от природы, он совсем не заслуживает, чтобы ученая и способная жена повиновалась ему". Напрасно. И слабый муж (кроме нравственной слабости) будет тверже самой крепкой по характеру жены.»

Нравственная слабость поразила советского мужчину. Автор начала XX в. оказался пророком в своем отечестве. Предсказания сбылись в деталях: чем более различия в образовательном уровне жены и мужа (особенно при преимуществе жены), тем больше шансов, что брак завершится разводом. Одна лишь разница между предсказанием протоиерея Евгения Попова и историей: доминантную роль русской женщине навязали советская власть и коммунистическая идеология, лишив отца основных отцовских функций.

Православие считало ответственными за воспитание детей в равной степени мать и отца.

«Воспитание входило в состав собственных благочестивых занятий отца и матери. Преимущественно же обязанность эту брали на себя матери семейств, так как природа вложила в их сердце более нежности к детям, и внешние занятия не отвлекают их от обязанностей семейных, и следовательно, в их руках более средств к благоуспешному воспитанию. Отцы Церкви тоже поставляли отцам семейства в обязанности говорить и делать только то, через что мог бы назидаться в благочестии весь дом их, а матерям, охраняя дом, преимущественно смотреть, как семейство делает то, что принадлежит небу. Мать, носившая в своем сердце христианскую жизнь, была истинной образовательни-цей детей в христианском значении этого слова.»

Мать, с точки зрения православной этики, является транслятором, передатчиком воспитательной воли отца, главным посредником между отцом (воплощающим волю небесную) и детьми.

Наиболее глубокий анализ тенденций развития российской семьи в XX в. дала в своей работе французский правовед Ш. Курильски-Ож-вен, хотя ее взгляды на русскую семью отличаются некоторыми несообразностями. Впрочем, это характерно для работ всех западноевропейских ученых, судящих о русской культуре по трудам Бердяева и Достоевского, журналам и мнениям эмигрантов.

В частности, он считает, что в России не было классического патриархата, «при котором власть мужа над женой и детьми осуществляется бесконтрольно», смешивая христианские патриархальные отношения с семейным мужским языческим деспотизмом.

Аргументируется отсутствие патриархата тем, что в российской культуре:
1) община осуществляла контроль за действиями главы семьи (?);
2) авторитет в большой (расширенной) семье принадлежал не мужу, а его родителям, велика была роль жены отца;
3) в молодых русских парах женские и мужские роли определялись нечетко.

Здесь происходит смешение ряда отклонений. В расширенной семье, включавшей родственников во втором и третьем колене, роль отца отводилась старшему мужчине (классический патриархат), а сыновья и их жены были на положении «детей», т. е. неполноправных членов семьи.

Община в России никогда не вмешивалась во внутреннюю жизнь семьи, а если и оказывала давление на отдельных членов, то лишь укрепляя авторитет «большака» или «большухи». Широко распространенный обычай общения, жизнь миром и на миру Курильски-Ожвен принимает за проницаемость семейных границ для внешнего общества, когда в делах семьи якобы участвуют не только родственники всех степеней, но и друзья со знакомыми. Достаточно прочитать «Грозу» А. Островского или «Тихий Дон» М. Шолохова, чтобы понять, насколько эти наивные суждения далеки от российского быта.

Однако Ш. Курильски-Ожвен замечает, что в России конца XIX в. складываются три модели семьи:
1 ) традиционная состоятельная семья, сельская и городская («большая семья»);
2) семьи интеллигенции нуклеарного типа;
3) свободный эгалитарный вариант семьи.

По мнению Ш. Курильски-Ожвен, советская власть в 1917 г., пытаясь внедрить модель свободного брака, натолкнулась на препятствие — культурную модель русской семьи. Эта модель базировалась на православной религии.

«В традиционной системе право, так же как и религия, одновременно передает ценности, нормы и модели поведения и систематизирует, оформляет, формализует способы мышления, чувствования и действия, характерные для данной культуры. Но русское семейное право, которое воспроизводит каноническое право, воспринимает эти явления опосредованно, через модели, распространяемые религией. Однако из двойственной религиозной символики эффективности и могущества право удерживает прежде всего понятие власти. Социальные отношения пола оно представляет в соответствии с типичной патриархальной моделью, которая назначает мужчине абсолютную власть, женщине — абсолютное повиновение. Эту иерархию отношений право подает как естественную и оправдывает ее эффективностью.

Хотя прэво и религия распространяют модели поведения исходя из одного и того же источника, они все же представляют собой взаимодополняющие и конкурирующие нормативные системы. Право придает большую жесткость и законченность моделям поведения, одобренным религией, преобразуя их в санкционированные нормы. Однако главным кэнэлом рэспрострэнения этих моделей остается религия. Она передает их с помощью своего рода послания, менее строгого и не формализованного, отсылающего, скорее, к чувству, чем к моральным нормам. Она предстэвляет нечто вроде связующего звена между культурными и правовыми моделями семейных отношений.»1

К сказанному выше можно добавить лишь то, что религиозное опосредование правовых норм характерно не только для российской, но и для любой другой культуры. И более того — религиозная модель лишь проявляет психологическую модель семьи и распространяет на все общество в целом. Правовые нормы являются лишь результатом признания со стороны светского государства определенной культурной модели семьи в качестве нормативной. Такое признание необходимо лишь со стороны светского государства. Оно излишне в государствах, где господствует идеология религиозного фундаментализма (например, Иран): светское семейное право совпадает с религиозными нормами.

Ш. Курильски-Ожвен совершенно справедливо замечает, что ценность православной религии является основной доминантой русской национальной культуры. Ее особенности он видит в отрицании дуализма души и тела, в преобладании аффективных ценностей над ценностями действия (любовь и вера важнее, чем поведение), в преобладании категории материнства среди религиозных символов русского народа.

Столкновение традиционной культурной модели семьи с отрицанием роли семьи как таковой тоталитарной идеологией привело к парадоксу: к акцентуации особенностей русской культурной модели, которая выразилась в отрицании роли отца (его функцию взяло на себя тоталитарное государство) и превращении матери в центр семьи. Предпосылка к этому — культ Богородицы в православии. Если нормативного отца нет, то доминирование и ответственность в реальной семье переходят к матери.

После революции 1917 г. правовая модель брака в РСФСР была близка к модели свободной любви. Но семья — не брак, она предполагает детей. Резкое увеличение числа разводов привело к тому, что женщины оказывались без средств к существованию. Из-за легкости процедуры развода все обязанности по содержанию и воспитанию детей были переложены на женщину. Пропагандировалось так называемое социальное материнство, что привело к возвеличиванию роли женщины, а мужчине отводилась второстепенная роль. Мужчина — главный субъект социализации детей в нормальной семье, а женщине отводится природная функция — защита, любовь, забота.

Советское государство перенесло семейную ответственность на женщину и породило аномальную языческую семью, опираясь на природную функцию женщины в семье и возводя эту функцию в юридическую норму. Затем к ней добавилась и воспитательная функция. После коллективизации произошла деструкция православной семьи и увеличилось число беспризорных детей. Государство ответило на это компанией поощрения родительских обязанностей. Превозносились радости материнства для женщины. Постановлением ЦИК и СНК от 27 июня 1936 г. были запрещены аборты. В этом постановлении подчеркивалась роль матери не только в воспроизведении рода, но и в воспитании детей. Отец упоминался лишь в связи с выплатой алиментов. Роль женщины и в экономике, и в семье стала основной. В Конституции СССР 1936 г. проблемы семьи обходились молчанием, но роль материнства подчеркивалась.

В годы войны после массовой гибели мужчин роль женщины еще более возросла. Семейное законодательство 1944 г. утверждало, что общество позволяет женщине воспитывать детей одной при помощи государства. А в законодательстве 1968 г. семья уже рассматривается как субъект социализации детей и, по мнению Ш. Курильски-Ожвен, нагружается традиционными ценностями русской культурной модели семьи (любовь и пр.). Но центральная роль женщины в семье утверждается окончательно.

Именно к брежневской эпохе следует отнести окончательное преодоление революционного беспредела и становление советского типа семьи. Брежневская конституция отводила женщине роли труженицы, матери, воспитательницы своих детей и домохозяйки. Но в это время в общественном сознании возникает конфликт между советской моделью семьи и эгалитарной моделью. На мой взгляд, эгалитарная модель, где семейные функции распределяются между женщиной, мужчиной и ребенком (детьми), является переходной. Ее появление обусловлено ростом экономической независимости семьи от тоталитарного государства, возрастанием экономической, социальной и политической роли мужчины, а также увеличением числа полных семей.

В Конституции 1993 г. эта переходная модель семьи закреплена в качестве нормативной: было провозглашено равенство полов и равная ответственность женщины и мужчины. Мужчина и женщина (но еще не мать и отец, — вдумаемся в авторскую терминологию!) имеют равные права и обязанности в семье: «В Российской Федерации... обеспечивается государственная поддержка семьи, материнства, отцовства и детства».

До 1993 г. все официальные тексты говорили лишь о равенстве прав родителей, но не говорили о равенстве обязанностей. В частности, в статье 35 Конституции СССР 1977 г. можно прочитать только о «создании условий, позволяющих женщине сочетать труд с материнством».

Переход к нормальной модели семьи в России произойдет только тогда, когда наряду с равенством прав ответственность за воспитание и содержание детей ляжет на отца при сохранении за матерью и за детьми (!) других семейных обязанностей. Демократическая семья предполагает равенство прав, нормальная — различия в ответственности, которая должна ложиться преимущественно на отца. Однако в современной российской семье женщина хочет (и вынуждена силой обстоятельств) править безраздельно и полностью. Мужчина не в состоянии обеспечить семью, нести за нее ответственность и, соответственно, быть образцом для подражания.

Между тем, сегодня российские дети ожидают от отца выполнения его традиционной функции. По данным эмпирических исследований, большинство мальчиков и половина девочек обращают внимание на профессиональные успехи отца, заработки, обеспечение семьи. Между тем у матери эти сферы деятельности не выделяет никто из детей: семью должен обеспечивать отец. Из-за того что матери требуют от отцов помощи в ведении домашнего хозяйства (вплоть до скандалов на глазах детей), дети утверждают, что отцы мало внимания уделяют домашнему хозяйству. Занятие домашним хозяйством — это главное дело матери, по мнению детей. И вместе с тем, мальчики проявляют большую привязанность к матери, очень боятся ее холодности, невнимания, отчуждения от матери. Мальчики предъявляют больше требований к матери (не терпят ее негативных привычек), а девочки к отцу, у них формируется идеальный образ отца. Характерно, что эмоциональная связь с матерью у детей сильнее, они лучше знают ее личные особенности; высказываний-характеристик о матери больше, чем об отце, она воспринимается более значимым членом семьи1.

Таким образом, реальная модель современной российской семьи как бы противоположна протестантской модели: ответственность за семью несет мать, она же доминирует в семье, и она же более близка с детьми эмоционально. Мужчина «выброшен» за пределы семейных отношений, не оправдывает ожиданий жены и детей. Для него остается единственный путь реализации себя как мужа и отца: бороться за мужские права и «эмансипацию», как боролись и борются за равные с мужчиной права феминистки. Только поле борьбы не деловой мир, а семья. Отсюда появление обществ мужчин-одиночек (воспитывающих детей без жены) и т. п.

Между тем реальное решение вопроса иное: нужно создать социальные условия для проявления мужской активности вне семьи, чтобы он мог нести основную юридическую ответственность за семью, представлял вовне и защищал ее интересы, мог бы обеспечить ее экономическое благосостояние и социальное продвижение членов семьи.

Лишь отец способен сформировать у ребенка способности к инициативе и противостоянию групповому давлению. Чем больше ребенок привязан к матери (по сравнению с отцом), тем менее активно он может противостоять агрессии окружающих. Чем меньше ребенок привязан к отцу, тем ниже самооценка ребенка, тем меньше он придает значение духовным и социальным ценностям, по сравнению с материальными и индивидуалистическими.

Однако, по мнению моего аспиранта И. А. Савченко (основанном на данных эмпирического исследования), отцы сегодня имеют неплохой шанс изменить ситуацию в свою пользу.

Во-первых, большинство опрошенных подростков утверждают (свыше 90%), что отец зарабатывает больше, чем мать, хотя мать доминирует в семье и домашнем хозяйстве. Декларируя, что в семье главой является отец, они указывают, что реально в семье распоряжается мать. У отца нет реальной власти. Он уважаем детьми, хотя с ним они имеют меньший эмоциональный контакт: большинство детей утверждают, что мама их любит больше, чем пана, и при конфликтах в семье дети принимают сторону матери. Во-вторых, папы чаще играют с детьми, участвуют в семейных развлечениях, учат их постоять за себя, заступаются за детей1.

Таким образом, с преодолением наследия коммунизма модель семьи в постсоветской России имеет шанс принять такой вид: доминирует мать, следующим идет отец, дети подчинены. Отвечает за семью (благополучие, социальную защиту) отец. Дети эмоционально ближе к матери, чем к отцу.

Противоречие отношений доминирования и ответственности будет являться главным источником конфликтов в семье.

← Назад   |   Содержание   |   Вперед →